Железный, кровавый, человечный

dzerzhinskiy
Фото: www.ym-penza.ru

11 сентября исполнилось 140 лет со дня рождения Феликса Дзержинского, видного деятеля РСДРП-РКП(б), основателя и первого руководителя ВЧК, наркома путей сообщения.
В этой связи «Улица Московская» предлагает вниманию читателей рецензию Яцека Борковича на книгу Сильвии Фролов « Дзержинский. Любовь и революция », изданную в Польше в 2014 году на польском языке. Рецензия опубликована в журнале «Новая Польша» (2014, № 5), выходящем на русском языке .

Сильвия Фролов, автор последней биографии Феликса Дзержинского, написала книгу, полную фактов, столь противоречивых и столь ужасающих, что оценить их с точки зрения моральности весьма сложно.   Сам автор такой оценки не дает. Попытаемся сделать это за нее.

Сильвия Фролов начинает книгу отчетом о судебном процессе своего героя. В действительности подобного суда над Феликсом Дзержинским никогда не было, а речи прокурора и адвоката – это литературная компиляция цитат. Вымышленный судья под грузом весомых аргументов «за» и «против» закрывает дело… И до конца книги автор уже не возвращается в зал суда.
Однако сотни страниц, следующие за этим предисловием, представляют собой богатый и настолько убедительный материал, что заставляют пересмотреть все заново и продолжить несостоявшийся процесс.
Книга о первом чекисте написана в форме открытого взгляда на противоречивую фигуру. Подобным образом представляет ее и издательство. «Страстный любовник, слепой фанатик, чуткий убийца», – гласит цитата на обратной стороне обложки. Далее слова: «Я верю только в учение Христа»… Это высказывание самого Дзержинского.
По этой причине книга получила язвительные отзывы со стороны людей, которые, даже не заглянув в нее, назвали ее попыткой бессовестного оправдания преступника. Это не так. Оформленная провоцирующей обложкой работа Сильвии Фролов добросовестна в отношении фактов. Как с ними быть, это уже другой вопрос.


Набожный аскет
Вытаскивая на свет тайны личной жизни «железного Феликса», Фролов создает самые интересные и ценные в историческом отношении фрагменты книги. Дзержинский любил с взаимностью нескольких женщин, а одна из них совершила из-за него самоубийство. Мы, однако, не будем заниматься этой стороной его биографии.
Не стоит останавливаться и на оценке семейных отношений Дзержинского. Сильвия Фролов убедительно доказывает, что он не был в этом отношении чудовищем, как представляли его некоторые биографы. Феликс Дзержинский был любящим и нежным отцом маленького Яна.
При случае стоит внимательнее присмотреться к аскетической составляющей его метода воспитания. По приезде с матерью из Швейцарии в Москву его сын стал страдать постоянными мигренями. Кремлевский врач прописал ему ложечку коньяка. «Пусть Ян точно следует правилам поведения пионеров, и боль пройдет», – заявил отец.
Дзержинский не демонстрировал высокую мораль напоказ. Суровые и непоколебимые принципы он применял в первую очередь по отношению к самому себе. Будучи молодым социал-демократом, агитирующим на фабриках Ковно, он постоянно голодал. «Слюнка порой текла, когда я ходил по квартирам рабочих и в нос мне ударял запах блинов», – вспоминает он. Однако не поддавался на уговоры сесть за стол, уверяя, что сыт.
Этот личный аскетизм связывался с жертвенностью ради других. В Х павильоне Варшавской цитадели Феликс заботился о тяжелобольном рабочем, подкармливая его за свой счет и два раза в день вынося на своих руках на прогулку. У этой жертвенности была все же фаталистическая черта.
Есть прекрасное описание дискуссии, какую в варшавской квартире «молокосос из Вильно» вел с Эдвардом Абрамовским, выдающимся идеологом польского социализма. «Я словно частица воды: течение меня куда-то несет, но ни направление от меня не зависит, ни скорость», — возражал он Абрамовскому, превозносившему свободную волю личности.
Дзержинский, польский шляхтич с Кресов, далекий родственник Юзефа Пилсудского, открыто воспротивился тем принципам, в каких воспитывался в своей семье. Он отбросил их, как только понял, что они расходятся с реальной жизнью. «Для меня болтовня отвратительна, я хочу работать, работать так, чтобы чувствовать, что живу не напрасно», — пишет он сестре из ссылки.


Виленские печали
В гимназические годы Дзержинский был очень религиозным мальчиком. Вместе с несколькими друзьями он основал ученический кружок с характерным названием «Сердце Иисуса». Целью этого кружка, наряду со взаимопомощью в обучении, была борьба с царизмом за независимость Польши. Присягу гимназисты приняли на виленской Горе Гедимина, то есть в стопроцентно романтическом стиле.
Фелек в те времена мог лежать ниц в костеле, мог также убедить сверстников, что если Бога нет, то пустит себе пулю в лоб. Однако в 1894 г. в нем произошла внезапная перемена. Он порвал с верой и с тех пор так же горячо убеждал товарищей, что Бога нет.
Что стало причиной этого перелома? Этого мы уже не узнаем. Сильвия Фролов считает, что смерть матери, однако та умерла спустя два года после того, как Феликс порвал с религией. Иногда ничтожное на первый взгляд происшествие в жизни молодого человека, податливого, как пластилин, к внешним воздействиям, формирует его на всю взрослую жизнь.
Мы можем только догадываться, что это было что-то далеко не радостное. Ведь этот гимназист, которого священник, преподаватель Закона Божьего, отговорил поступать в семинарию, так как тот «был слишком веселый и привлекательный», со временем – как в один голос свидетельствуют современники – стал человеком, полностью лишенным чувства юмора. Это тоже о чем-то говорит.
В любом случае Дзержинский, у которого «в другое время и в другом месте были все шансы стать святым», свернул на путь социал-демократии, став со временем коммунистом, большевистским деятелем и, наконец, создателем и руководителем пользующейся жуткой славой советской политической полиции.
Порывая с религией, он, однако, не порвал с христианством, по крайней мере, в его собственном понимании. Когда в 1901 г. он сидел в заключении в Седльце, семья прислала ему в камеру Новый Завет. Он горячо благодарил за эту книгу, однако, когда самые близкие расценили этот жест как возвращение «заблудшей овечки», он так же горячо запротестовал. Он не католик! «Я верю только в учение Христа, в Его Евангелие, в любовь Его неизмеримую к несчастным людям».
Еще в 1920 г., будучи одним из предводителей марионеточного правительства большевистской Польши, в разговоре со священником Мечковским из Вышкова он убеждал его: «Христос – первый революционер, и за революцию жизнь отдал». Он добавил при этом в уже известном нам фаталистическом духе: «Католическая Церковь исказила Его идеи, проповедуя свободную волю, которой нет и быть не должно. Коммуна воспитает человека так, что он будет поступать только хорошо».
Священника к коммунизму он не склонил. Но верил ли он еще сам в эту утопическую картину? За время между 1901 и 1920 годами этот идеалист успел превратиться в идеолога. В любом случае ему было далеко до искреннего революционного энтузиазма. Священник Мечковский (который во время спора еще не знал, что разговаривает с всесильным начальником ЧК) упоминает, что его оппонент на вопрос, чем коммунисты заменят религию в сердце человека, ответил ему горьким тоном: «Идеалы наши не сегодня осуществятся. Пройдут еще века».
Сильвия Фролов размышляет о том, стал бы Дзержинский, подобно Инквизитору из романа Достоевского, «подгребать угли к костру Христа». И признает, что ей не хватает мужества ответить на этот вопрос.
Но ведь на него ответила история. Если мы верим, что Он страдает в каждом обиженном человеке, то мы также должны признать, что миллионы жертв советской системы насилия, во главе которой стоял «железный Феликс», это миллионы разожженных костров.
Ключевая проблема здесь – это отношение большевиков к террору. Рассматривая ее, нужно избегать соблазна оценивать те события через призму опыта XX века. Тогдашние революционеры, по крайней мере некоторые из них, действительно верили, что могут изменить мир к лучшему!
Это была, в сущности, такая же вера – а вернее, такой же фанатизм – с какой религиозные предводители прежних веков начинали войны, в которых вырезали иноверцев. И те, и другие верили в правильность принципа, который оправдывал насилие применяемых мер.
Русские коммунисты хотели осчастливить человечество, уравнивая общественное положение отдельных личностей. Для достижения этой цели, как учит доктрина, необходимо устранить имущие классы. Кто же из тех, у кого болит душа за благо человека, мог бы осудить эту болезненную, но необходимую операцию?
Так рассуждало тогда множество людей, несомненно, благородных, чутких к бедности и обездоленности ближнего. Таких, как Феликс Дзержинский.
Однако террор – это только временный этап на пути к обществу вечного счастья, в котором не только не будет классовой дискриминации, но исчезнут – за ненужностью – даже государственные структуры. В правильности такого суждения был уверен Ленин. Если бы оказалось, что террор не улучшил судьбу человечества, его применение было бы трагической ошибкой. Однако такой вероятности большевистский теоретик не предвидел.


Весы правосудия


В декабре 1917 г., спустя ровно месяц после прихода к власти в России, Ленин поставил Дзержинского во главе Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем, сокращенно – ЧК. Уже вскоре эта новая аббревиатура будет вселять ужас в каждого жителя большевистского государства.
Первыми жертвами красного террора – официально объявленного несколькими месяцами позднее, а на деле существовавшего с самого начала – были «белые», то есть представители классов, связанных со свергнутой властью.
В первую очередь это были активные враги «красных», но за ними шли и все остальные, включая священников, женщин и детей. Они гибли везде, их расстреливали на улицах, в казематах следственных тюрем, в концентрационных лагерях, которые начали расти как грибы после дождя.
ЧК ввела принцип коллективного террора, который бил по людям только из соображения их классовой принадлежности. Ведь «буржуи» были «классом, приговоренным историей к смерти и имеющим на своем счету преступление мировой войны».
Эта цитата из коммуниста Карла Радека звучала бы блистательно в устах кого-нибудь из гитлеровских бонз, если только заменить в ней «класс» на «расу».
Все это было в соответствии с первоначальной доктриной. Но революция быстро начала пожирать собственных детей. Террор обернулся против рабочих и крестьянин, а также против самих революционеров.
Первыми жертвами стали анархисты, после них левые и правые эсеры, меньшевики, наконец, матросы Кронштадта. Все они упрекали большевиков в измене идеалам революции: в союзе с империалистической Германией, в эксплуатации рабочих и лишении продовольствия крестьян, в укреплении подавляющего государственного аппарата.


Всесильное ведомство
В центре этих обвинений оказалась зловещая эволюция, какую уже с момента своего рождения начало проходить «ведомство безопасности». Чтобы действовать эффективно, ЧК должна была опираться на доносчиков, она быстро приняла также в свои ряды специалистов по провокации из прежней царской охранки.
И в том, и в другом случае результатом было растущее влияние самых настоящих мерзавцев – и это в учреждении, которое благодаря Дзержинскому должно было быть примером идейной непоколебимости!
Но коррозия шла дальше. Появилась практика фальшивых обвинений и показных процессов. Больше того, щупальца «ведомства», разрастающегося, как полип, захватили вскоре все сферы жизни. Чекисты взяли под контроль все общество, разбудив в нем манию поиска врагов и шпионов в собственном окружении. На следующем этапе развития они начали открыто инициировать всякие «идущие снизу» начинания.
Когда ослабленное гражданской войной большевистское государство вынуждено было на время смягчить свою позицию и частично освободить экономическую инициативу граждан (провести так называемую новую экономическую политику – НЭП), ЧК, переименованная в ОГПУ, использовала это для еще большего усиления общественного контроля. Ведь легче давить на больную мозоль тому, кому есть что терять.
А при случае можно обложить его данью, предназначенной, безусловно, для высоких целей борьбы за безопасность государства. Впрочем, можно предположить, что принятая тогда концепция легла в основу нынешней государственной доктрины Владимира Путина – чекиста у руля власти России.
Феликс Дзержинский поощрял все эти «искажения», делая из ЧК опору системы, которая огромными шагами направлялась к тоталитаризму. Что думал тогда этот послушный исполнитель заветов Ильича?
По-прежнему ли считал себя спасителем человечества или же заметил, наконец, что король голый? А может, он убеждал сам себя, что «мое дело – быть верным», как делали это позднее эсэсовцы, собратья чекистов по ремеслу?
Так или иначе, с достойным лучшего дела фатализмом «частица воды» понеслась с течением, питая себя иллюзией исторической необходимости. Он стал, по его собственным словам, жандармом революции, но также воспитателем касты жандармов, которые
со временем так выросли в силе, что стали ставить себя над официально правящей партией.
Система, которая сформировалась в последние годы правления Ленина, при главенствующем участии Дзержинского, проложила дорогу сталинизму. Сильвия Фролов, принимая во внимание трагические судьбы польских коммунистов в 1937 г., считает аксиомой, что первого начальника советской госбезопасности, если бы он дожил до большой чистки, расстреляли бы по приказу Сталина вместе с другими поляками. Это суждение аисторично. Если бы Дзержинский, который умер в 1926 г., пожил еще хотя бы десять лет… Неизвестно, кто кого приказал бы расстрелять.


Педагог
Феликс Эдмундович, как любой автократ, любил детей, поэтому был тронут судьбой сирот революции и гражданской войны. В огромной стране росло тогда, может, шесть, может, десять миллионов осиротевших детей. Они бродяжничали по вокзалам, попрошайничали и воровали, массово умирали от голода, холода, вшей и гангрены. «Они были как крысы из городской канализации – бесчисленные, живущие большими стаями».
Взрослые в массовом порядке били их, убивали и насиловали. Почти 80% бродячих девочек-подростков были беременны, а педофильские публичные дома появлялись в каждом большом городе.
Дзержинский, который, помимо управления ЧК, активно действовал и во многих других сферах, со свойственной ему преданностью занялся сиротами. Он приказал чекистам вылавливать их и помещать в специальные центры. Как это выглядело на практике, мы знаем из рапортов управляемой им комиссии по улучшению быта детей: «То, что мы имеем, это не дома ребенка, а детские кладбища и клоаки».
С. Фролов пишет, что в вопросе детей Дзержинский, несмотря ни на что, «мог, наконец, делать добро». Не будем, однако, забывать, что большую часть этих ангелочков сделали сиротами по его приказу.
Говоря о жестокостях, совершаемых обеими сторонами во время польско-большевистской войны 1920 г., автор ссылается на свидетельство Исаака Бабеля, которого она называет «хранителем правды». Здесь не место, чтобы говорить о тех частях книги, гораздо более слабых, в которых Сильвия Фролов сравнивает преступления красных и белых.
Я бы хотел прокомментировать лишь написанную как бы мимоходом фразу: «На польской стороне такого Бабеля не было». Но это не так, «польский Бабель» – это Стефан Жеромский. Писатель, который, правда, в непосредственных военных действиях участия не принимал, но на страницах повести «Приход в Вышкове» дал оценку, по меньшей мере столь же верную, ибо горько – хоть и с разных позиций – показывающую обе стороны конфликта.
«Эти соотечественники, – пишет он о членах Временного революционного комитета Польши, в состав которого входил Дзержинский, – для поддержки своей власти привели на наши поля, в наши бедные городки, на дворы и в дома помещиков, в города, заваленные грязью и разоренные длительной войной, – чужую армию, массу, состоящую из темных, голодных людей, жаждущих наживы и солдатского разврата. [...] На польской земле уже нет места для этих людей – ни столько, чтобы поместилась нога человека, ни столько, сколько займет могила».
Это жесткие и однозначные слова, а ведь нет в них ни ложного пафоса, ни шовинистического высокомерия. Их-то как раз и не хватает в богатой цитатами книге Сильвии Фролов.
Но если кто-то уже примет их правду, то не сможет согласиться с мнением автора, когда та пишет о Дзержинском: «Он был польским патриотом особого, однако, рода». В этом вопросе, несмотря на усилия понять всю сложность и трагизм фигуры героя книги, я на стороне Жеромского.


Палач и праведник
Дзержинский с точки зрения Сильвии Фролов – это странная фигура. Автора биографии он пленяет неоднозначностью. Палач, который своей жестокостью испугал даже такую рьяную коммунистку, как Роза Люксембург. Но в той же книге множество достоверных свидетельств людей, которых начальник ЧК лично вытащил из тюрьмы, уверенный в их невиновности или даже просто в том, что для системы они опасности не представляют. Среди них было много поляков, но, наверное, не всегда решение об освобождении заключенного определялось его национальностью.
Главным был характер. Если «железный Феликс» был уверен, что он имеет дело с человеком, искренне и отважно защищающим свои твердые убеждения, даже если эти убеждения полностью отличаются от большевистских, он часто отпускал его на свободу.
Автор размышляет над причиной этой странной снисходительности, столь не подходящей к портрету палача миллионов. И приходит к выводу, что ее герой «как личность идеально вписывался в понятие «банальности зла» Ханны Арендт. Будучи служащим, он подписывал приговоры, потому что он имел дело с цифрами на бумаге и идеологическим посылом в сердце. Во время же непосредственного контакта с допрашиваемым в нем просыпалась человечность».
Обвинение это или защита? Трудно сказать. Повествование Сильвии Фролов изобилует крайними оценками: где-то она описывает Дзержинского как ангела, в другом месте – как дьявола в человеческом обличии. Но все же окончательного приговора автор не выносит, стрелка весов добра и зла не склоняется ни в одну, ни в другую сторону.
Ханна Арендт, на которую ссылается Сильвия Фролов, свой тезис о «банальности зла» вывела из наблюдения над поведением Адольфа Эйхмана, одного из самых крупных гитлеровских преступников.
Но ведь это не значит, что она, выдающийся знаток феномена тоталитаризма, пренебрегла тем, что является сущностью зла. Напротив, ее книга об Эйхмане – это один из самых серьезных обвинительных актов, какие когда-либо были написаны.
Крупные преступники – это не звери, как мы привыкли их называть, пытаясь осознать то, что невозможно понять, а люди. У них тоже есть человеческие рефлексы. Как у немецкого аналога начальника ЧК Генриха Гиммлера, рейхсфюрера СС и гестапо, которому стало дурно, когда ему пришлось участвовать в казни.
Человечность палача нельзя воспринимать как противовес его преступлению. Напротив, тот факт, что он ведет себя как человек, показывает это преступление во всей мерзости поступка Каина. Поэтому я считаю, что на обложке биографии, названной «Дзержинский. Любовь и революция», не хватает одного слова: «кровь».
Sylwia Frolow, Dzierzynski. Milosc i rewolucja. Wyd. Znak, Krakow 2014
Источник
https://novpol.org/ru/H1nU7uMvsW/ZhELEZNYJ-KROVAVYJ-ChELOVEChNYJ

Автор  "Улица Московская"
 
По теме
Мероприятие пройдет 1 апреля в духовно-просветительском центре «Спас» при кафедральном соборе Анна ЧЕРНАЯ Ожидается, что в мероприятии примут участие митрополит Пензенский и Нижнеломовский Серафим,
Обращение Уразаева Асиата Джафаровича, председателя (муфтий) централизованной религиозной организации "Централизованное духовное управление мусульман Пензенской области" 
Председатель централизованной религиозной организации «Централизованное духовное управление мусульман Пензенской области» Асият Уразаев осудил теракт, который произошел в Красногорске 22 марта.
1 - Пензенская Епархия 28 марта 2024 года состоялась встреча благочинного Мокшанского районного округа протоиерея Михаила Дергунова с опекаемыми Мокшанского психоневрологического интерната.
Пензенская Епархия
Двоих пензенцев и иностранца будут судить за наркосбыт и легализацию доходов - SMI58.Ru Один из обвиняемых конвертировал криптовалюту в 650 тыс. рублей. Фото: СМИ58 Фото: СМИ58 Жителей Пензы 20 и 24 лет и иностранца 24 лет будут судить за покушение на незаконный сбыт наркотиков в значительном,
SMI58.Ru
Что нужно знать о гепатите - Камешкирский район   Гепатит - одно из самых опасных заболеваний наряду с туберкулезом, малярией и ВИЧ-инфекцией.
Камешкирский район
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА САЙТ ГБУЗ «БАШМАКОВСКАЯ РАЙОННАЯ БОЛЬНИЦА»! - ГБУЗ Башмаковская ЦРБ В работе заседания приняли участие главный врач Хрянина Ольга Владимировна, заместитель главного врача по медицинскому обслуживанию населения Лёвкин Михаил Юрьевич, врачи, средний медицинский персонал.
ГБУЗ Башмаковская ЦРБ
Театр - это чудесный ключик, который открывает дверцу в окружающий ребёнка мир образов,красок, звуков.
Управление образования